Привыкнуть к качке оказалось непросто. Первые пару дней Кантор пролежал в каюте, то и дело закрывая глаза, чтобы не видеть, как мерно покачивается над головой потолок. Его мутило. Лишь иногда он вставал, чтобы пройтись на нетвердых ногах до столика и налить из закрепленного на нем кувшина немного воды. Герцог де Вивонн заходил к Кантору каждое утро и, в очередной раз убедившись, что ему все еще плохо, присылал кого-то из слуг. Наконец, на пятый день Кантор проснулся и понял, что чувствует себя хорошо. Корабль все еще качало, но тошноты больше не было. Наскоро умывшись и переодевшись, он выбрался на палубу, чтобы, полюбовавшись видом, найти своего господина.

К своим обязанностям пажа Кантор, несмотря на юный возраст, подходил весьма ответственно. Нет, он не переоценивал важность собственной роли, но справедливо считал, что, если уж она ему выпала, нужно играть ее с честью, а не рассчитывать на снисхождение только потому, что герцог каждый раз томно вздыхает при виде его матери. Не то чтобы Кантор совсем этим не пользовался. Но он старался не злоупотреблять.

Поднявшись на палубу, Кантор впервые за последние несколько дней смог взглянуть на море. Сейчас, когда корабль ушел уже далеко от родных берегов, оно было не бирюзового, а роскошного синего цвета. Огромное, бескрайнее, почти живое, Средиземное море перекатывалось под кораблем, и Кантору казалось, что оно, словно сытая кошка, играет с мышкой, прежде чем ее проглотить.

С де Вивонном Кантор столкнулся на палубе. Тот выразил свое удовольствие по поводу его выздоровления, но строго-настрого запретил ему сегодня что-либо делать.

– Вы еще слишком слабы, Кантор, и не спорьте, – заявил он, входя в свою любимую роль заботливого отца.

Кантор ненавидел этот тон всем сердцем. Оттого, что, по слухам, герцог побывал в постели его матери, он не стал Кантору ни отцом, ни даже родственником и права так с ним разговаривать не имел. Впрочем, прикусывать вовремя язык Кантор уже научился, а потому он, со всей привитой ему при дворе манерной изысканностью, рассыпался в благодарностях и испросил позволения побыть на палубе еще немного. И, если это возможно, даже поиграть на гитаре. Герцог милостиво согласился. Кантор устроился около каких-то ящиков и канатов. Там он и провел весь день, лениво жмурясь и перебирая пальцами струны.

Все последующие дни на корабле оказались более суетливыми. Кантор бегал с поручениями, прислуживал за столом, пел для герцога и его спутников вечерами, но все равно в море это было совсем не так, как в Версале. Здесь Кантор чувствовал себя более свободным. И, пожалуй, более счастливым. Почти таким, каким был, когда его матушка еще не стала маркизой дю Плесси-Бельер. Тогда они вместе проводили дни в их кофейне, мама часто пела, смеялась, играла с ним и с братом. А по выходным пекла вкуснейшие блинчики. Барба рассказывала им на ночь сказки и водила гулять.

Кантору казалось, что мама тогда тоже была счастливее. Впрочем, он не спрашивал. С тех пор, как она вышла замуж и начала появляться в Версале, на разговоры у них совсем не осталось времени. Иногда Кантор мечтал о том, что поедет за море и найдет там своего настоящего отца. Большого ученого, прекрасного музыканта, отважного воина. Но пока корабль все плыл и плыл, и надежды Кантора таяли с каждым днем.

Де Вивонн часто говорил о каком-то Рескаторе, пирате, который уже несколько лет был грозой всего Средиземноморья, и о котором ходили самые невероятные слухи. Герцог честолюбиво помышлял о том, как схватит неуловимого разбойника собственноручно, как доставит его королю. И как пирата будут судить за нападения на французские корабли. Все эти речи Кантор слушал в пол-уха. Ловкий придворный де Вивонн никак не ассоциировался у него с человеком, способным на такое полное риска мероприятие, как поимка пирата. Хотя сама идея казалась Кантору ужасно привлекательной. Иногда, когда он уже лежал в своей койке, слушая, как через переборку раздается заливистый храп его господина, Кантор мечтал о морских сражениях, полных опасности и риска, о спасении прекрасной дамы из рук кровожадных пиратов, о горах сокровищ и поединках на шпагах…

Через несколько дней его мечты стали реальностью. Правда, реальность оказалась совсем не такой красочной и романтичной, какой ему представлялась. Бой на море – дело медленное и неотвратимое. Корабли огибают друг друга, словно собаки. Принюхиваются. Притираются. И вот – первый залп. Треск дерева, запах пороха и гари, огонь, крики. Люди мечутся по палубе и, завидя ребенка, велят ему немедленно убираться. Но убираться Кантор не хотел. Схоронившись за ящиками, он испуганно наблюдал, как корабли подходят друг к другу все ближе. Вдруг в борт напротив впился первый абордажный крюк, а потом еще десяток с глухим треском врезались в деревянные доски. Матросы пытались рубить протянувшиеся с чужого корабля канаты, но тщетно. По палубе застучали босые ноги чужаков. Корабль в одно мгновение наполнился криками, звоном шпаг и залпами мушкетов.

Рядом с Кантором один из пиратов ножом вспорол матросу брюхо. Кантор вжал ладонь в рот, чтобы не вскрикнуть, когда тело мягко осело на палубу, и долго смотрел, как под ним разрасталась лужа крови. Багрово-черная жижа постепенно впитывалась в доски, и Кантор видел, как в ней, словно рифы, проступает рисунок из плохо ошкуренных бороздок.

– Кантор де Моран? – окликнул его какой-то чужой голос.

Кантор вскинул голову. Перед ним стоял чернокожий пират с огромной золотой серьгой в ухе. В его руке был еще дымящийся пистолет. Кантор медленно кивнул.

– Идти со мной! – Мужчина решительно махнул рукой, приказывая Кантору подняться.

Мальчик повиновался и, медленно поднявшись, услышал, как тот что-то кричит своим товарищам на незнакомом языке. Кантор шел по раскуроченной ядрами палубе, смотрел на трупы матросов и пиратов, потом на спокойное море и думал, что же с ним будет. Пираты его не трогали, только иногда подталкивали в нужную сторону. Он прошел мимо герцога де Вивонна. Тот тоже был свободен и о чем-то беседовал с одним из пиратов, на лице которого была кожаная маска. Увидев Кантора, герцог спешно отвернулся. Кантор тоже отвернулся. На герцога можно было не рассчитывать.

У борта Кантору помогли перебраться на пиратский корабль. Тот почти не пострадал в битве, но выглядел непривычно чужим. Члены экипажа, завидев Кантора, начинали скалиться и что-то оживленно говорили друг другу. Он не понимал ни слова, и все ждал, когда его кинут в грязный трюм на съедение крысам. Но вместо этого его привели в просторную, роскошно обставленную каюту и, кивнув на закрепленное у стены кресло, оставили одного. Кантор услышал, как в замке проворачивается ключ. Итак, он стал пленником.

Сесть в кресло Кантор не отважился, устроился на ковре и принялся думать. Зачем его похитили пираты, он решительно не понимал. Только если хотят продать его куда-то? При дворе говорили, что он хорошо поет… Может, они хотят оскопить его и продать султану, чтобы Кантор ему пел? Он сжался, с ужасом представив, что его ждет. Ах, зачем он просил у матери отпустить его! При дворе, если подумать, было не так уж плохо. Там остались мать и брат. Да и маркиз дю Плесси в целом был ничего. К Кантору хорошо относилась королева, а с дофином ему нравилось играть, когда тот не строил из себя задаваку! А теперь… Теперь Кантор совсем один. И его продадут на рынке, как какую-нибудь овцу! Он всхлипнул, но тут же закусил губу. Показывать пиратам свою слабость он не собирался.

Кантор уже почти задремал на ковре, свернувшись калачиком у кресла, убаюканный плеском волн, когда дверь снова отворилась, и в комнату вошел тот самый пират в кожаной маске.

– Кантор де Моран? – спросил он хриплым, словно надтреснутым голосом.

Кантор вскочил на ноги и быстро кивнул, мучительно желая отойти подальше и слиться с мебелью.

– Кантор… – пират шагнул к нему. И через мгновение уже прижимал замершего мальчика к себе. – Я твой отец, Кантор! Граф Жоффрей де Пейрак де Моран д’Ирристрю.

Поставив Кантора на ноги, он наконец снял маску. И через мгновение Кантор жадно вглядывался в лицо темноволосого мужчины, щеку которого прорезали неровные старые шрамы.

Мать говорила им про шрамы. Она редко вспоминала первого мужа, но когда вспоминала, Кантор слушал очень внимательно. Отец казался ему фигурой скорее мифологической. То ли богом, то ли дьяволом, то ли героем древности, про которых твердили на уроках, что Кантор иногда посещал вместе с дофином. Кантор сглотнул и сделал шаг вперед.

– Отец! – выдохнул он. – Вы не погибли!

– Я решил, что пришло время заняться твоим воспитанием, Кантор. Ты уже достаточно взрослый. – Пейрак улыбнулся. – Ну что, юный паж, не хочешь ли подкрепить свои силы после того, как люди твоего отца героически отбили тебя у герцога де Вивонна?

– Ты напал на него из-за меня, да? – из головы Кантора мгновенно выветрились все страшные видения сегодняшнего боя, заслоненные осознанием того, что отец сделал это для него. Что он думал о нем, хотел забрать его себе!

Это было так великолепно, так похоже на чудо, что Кантор рассмеялся и, подлетев к отцу, повис у него на шее, на мгновение стиснув его руками, но тут же отступил, церемонно извинившись.

– Настоящий юный дворянин, – одобрил Пейрак и, выглянув за дверь, что-то крикнул на том же незнакомом языке.

– Садись, сейчас принесут ужин.

– Матушка так обрадуется, когда узнает, что вы живы, – проговорил Кантор, вопреки всяким манерам, набив рот хлебом. По настоянию отца он выпил горячего вина, и теперь ему было жарко и ужасно хотелось спать.

– Она думала, вас сожгли… И Флоримон обрадуется, когда узнает…

– Обязательно обрадуются, – улыбнулся ему Пейрак. – Но не сейчас, Кантор. Всему свое время.

– Всему свое время, – сонно улыбнулся Кантор и, с усилием проглотив булку, влил в себя последний глоток вина.

В этот вечер он уснул рядом с отцом, прижимаясь к нему и сосредоточенно сопя ему в ухо. Он был совершенно счастлив. Чудо, которого он ждал, случилось. Снова был кто-то, кому будет до него дело. Кто будет любить его, заботиться. Отец! Пусть не ученый, а отважный и кровожадный пират, но это даже лучше! Кантор же мечтал о морских сражениях и сокровищах. Что ж, этого у него теперь будет в избытке.