вторник, 08 сентября 2009
Сириус Блэк
Автор: Friyana
Сириус Блэк
1. Штрихи к портрету.
Внешность и основные черты – Марсианский Овен.
О внешности крестного отца Гарри Поттера в каноне не сказано почти ничего, кроме пары скупых мелочей. Увидев его впервые, мальчик отмечает худобу, длинные спутанные черные волосы, мертвенную бледность лица и горящие, живые глаза – почти все эти признаки с учетом едва закончившегося Азкабана удивления, в общем-то, не вызывают. Все, кроме живых глаз – вот они-то как раз за двенадцать лет рядом с дементорами просто обязаны были, по логике, хоть слегка поутихнуть.
Даже с учетом того, что, добравшись до Питера, Сириус, скорее всего, летел на гребне волны личного адреналина, его глаза выглядят живыми даже со страниц газет в объявлениях о розыске преступника. А уж там размещен снимок времен заключения – ибо, полагаю, глупо публиковать колдографию, сделанную двенадцать лет тому как, если хочешь, чтобы человека по ней опознали. Исходя из того, что Сириус сбежал, увидев в «Пророке» крысиную морду, а времени между поездкой Уизли в Египет и началом воплей о побеге из Азкабана прошло всего ничего, эти снимки были сделаны ДО того, как он узнал правду о смерти Поттеров – и при этом задолго ПОСЛЕ того, как его посадили.
То есть, блеск в глазах Блэка никак не мог быть обеспечен накатившим волнением по поводу возникших в его голове планов на дальнейшую активную жизнь.
Следовательно, Сириус просто – такой. Всегда, даже по прошествии как минимум десятка лет рядом с теми, кто, вроде бы, по определению призван высасывать из душ заключенных в том числе и волю к жизни.
Даже с учетом собачьего облика, в котором он все равно не сидел беспрерывно, прелестей присутствия дементоров должно было быть выше крыши. К тому же, я сильно сомневаюсь, что кто-нибудь все это время выдавал ему шоколад.
Жизненная сила из Сириуса бьет бешеным смывающим все ревущим потоком, временами перекрывая все остальные потенциальные качества, которыми, вроде как, по идее обязан обладать человек взрослый, самостоятельный и ответственный. Блэк, конечно, не инфантилен, но взрослым его тоже назвать крайне сложно. Он просто крайне свободолюбивая псина.
Кое в чем, если разобраться, Сириус очень похож на Гарри. Он так же мгновенно составляет столь же предвзятое мнение о людях и впоследствии так же неохотно меняет его – впрочем, если обстоятельства давят уже до не могу, и изменить все же приходится, то тут же преисполняется благородной ярости розлива «ты, скотина, меня обманул!!!». Питер тому типичный пример.
Сириус легко и практически без переходов впадает в зацикленное на самом себе, грозящее ежесекундно закончиться взрывом состояние, в котором не слышит уже никого, никакой логики не воспринимает, а любые противоречия вызывают в нем вспышку гнева и рев на тему «кто не с нами, тот против нас!». Разница с юным Поттером только в том, что тот в этот момент исполняется презрения к собеседнику и разочаровывается в нем сразу и навсегда, а Блэк, в целом, отходчив. Он хотя бы в спокойном режиме способен немножко соображать, анализировать произошедшее, выводить, «как правильно» и отдавать себе отчет в том, что тупо вспылил.
Гарри этого категорически не понимает – для самого себя он прав абсолютно всегда и вообще изначально непогрешим. Сириуса заносит дискретно – хотя, честности ради стоит заметить, в некоторых вопросах вроде отношения к Снейпу или к памяти Джеймса – вполне постоянно. Но это уже о комплексах Блэка, а не о его личных качествах.
Разница между Гарри и Сириусом в этом срезе их личностей – это разница между Солнцем в обители и Солнцем в экзальтации. Сильное Львиное Солнце – это лидер, маяк и светоч, ведущий за собой и невольно дающий толпе ту самую жизненную силу и веру, благодаря которой толпа скучивается и приводит себя в боевую готовность дружно за ним побежать, но только Солнце в экзальтации способно стать в прямом смысле слова Звездой. Оно ослепляет, восхищает, притягивает, а у особо впечатлительных натур от него попросту отшибает мозги, вынуждая в чем-то идти даже против собственных принципов, потому что – ну невозможно противостоять такой непосредственной, живой и искренне фонтанирующей увлеченности любой секундной идеей. На этом месте можно вспомнить Люпина времен Мародеров – человека исключительно порядочного во все другие моменты, когда его не слепит свет в очередной раз загоревшегося чем-то там Сириуса.
Не вызывает сомнений и не то что сильный, а прямо-таки разожранный Марс Блэка. Дайте мне проблему – я зарычу и порублю ее на куски! – вот жизненное кредо Сириуса. На Гарри напали дементоры – о-о-о, мальчик, как же тебе повезло, на меня бы уже хоть кто-нибудь напал, наконец! – мечтательно стонет он, сидя в четырех стенах поместья. Сириусу необходимы драки, враги и активные действия, как нормальным людям необходимы сон и еда.
С врагами ему сложно – вокруг одни друзья да соратники, и Блэк едва не выгорает изнутри, погибая без славных битв и лихих побед. Хорошо, рядом Снейп хотя бы болтается, а то бы загнил и зачах в дебрях комнат бедный потомок Блэков, складывается невольное ощущение.
Некоторая демоничность его облика почти намекает на присутствие тени Плутона, но подтверждений тому событиями и жизненным антуражем практически нет. Азкабан, история с гибелью Поттеров, семья, близкая к темной магии и Темному Лорду, смерть за завесой – все это как-то хорошо, но мало и слегка не о том. Сириус – не Плутонианец, он не занимается темными науками, не лезет во власть над понятиями жизни и смерти, не ощущает никакой над собой мощной потусторонней силы и совершенно не разбирается в людях. При том, что он вышел из явно Плутонианской семейки – одна Беллатрикс чего стоит – он порвал с ней (ну, скажем так – попытался) и присутствие Плутона с тех пор отрицает категорически со всей своей Марсианской приземленностью.
Он не любит туманностей, больших планов и видения грандиозного в малом – он жаждет конкретных разборок с вполне конкретными своими врагами. И все. Это очень сознательная позиция, говорящая о том, что Плутон в нем изначально был – тут даже о родовой карме не обязательно задумываться – но перечеркнулся осознанно взращенным Марсом. Результат, конечно, такой же, как пытаться размахивать мухобойкой перед слоном (и Азкабан, как логический финал эпопеи разрыва с Плутонианской линией, тому лучшее подтверждение), но Сириусу, к излишним раздумьям не склонному, это всю дорогу до факела. У него свои ветряные мельницы, и плевал он на степень их иллюзорности, у него такое самоутверждение и такая вот лично им выбранная самореализация. В некотором смысле он попросту в этом счастлив. А в некотором он и умер счастливым – в бою (раз), защищая «свое» (два) в битве против «врагов» (три). Чего еще было ждать от такого Марса.
Последний штрих к портрету Блэка – совершенно очевидный, по-моему – это провальный Сатурн.
Ничто не вызывает в Сириусе такую тоску зубовную и такое подспудное желание побиться головой о стену, как монотонные, последовательные, равномерные тупые занятия. Его реакция на каждое предложение Молли помочь ей в уборке дома говорит сама за себя. Даже здесь он выбирает то, в чем можно либо проявить хоть какой-нибудь проблеск творчества (разобрать залежь чего-нибудь и решить, что куда, например), либо создать подобие иллюзии битвы, уничтожая заполонивших поместье вредителей. Перекачанные Солнце и Марс перешибают даже намеки на проработку Сатурна.
Сириус не способен задумываться, прежде чем принять любое решение любой степени важности, его тошнит от выжидания, которое он, как представитель анти-Сатурна, подсознательно приравнивает к бездействию, он нарушал правила и выдумывал свою собственную мораль допустимого поведения как в юности, так и после тюрьмы – все это прямые указания на то, что Сатурн не только отсутствует, но и не подразумевался, как возможный хоть в каком-нибудь возрасте.
Марс плюс Солнце плюс Плутон минус Сатурн безоговорочно равняются Овну.
2. Размышления на тему
Кармическая задача архетипа Овна – первопроходец. Безбашенный, не способный проанализировать возможные перспективы и степень предстоящих потенциальных опасностей, не умеющий, собственно, ничего, кроме как загораться и действовать, он единственный способен пройти там, куда другие не сунутся.
Хотя бы потому, что ему все равно, где топать, лишь бы там до него еще никто не ходил.
Овна бесят проторенные дороги – он жаждет оригинальности и самобытности, хотя при этом в целом равнодушен к тому, восхищаются им или нет. Во-первых, он слишком запросто способен восхититься сам собой, а во-вторых – экзальтированное Солнце тем и отличается от Львиного, что не нуждается во внешней подпитке. Это Лев умрет в корчах, если его последовательно стремать – Овен же с легкостью проигнорирует чужую оценку своих талантов и воспримет наезд исключительно, как вызов к разборкам «на кулаках», которые искренне обожает. Причем наезд, прошу заметить, вовсе не обязан выражаться в словах или действиях – на Овна можно наехать, просто оказавшись рядом и скорчив «не то лицо». Запросто.
Стоит упомянуть еще и о том, что Овну становятся глубоко фиолетовы понятия морали и порядочности, как только заходит речь о методах реализации принятого им решения. Он из тех, для кого совершенно однозначно цель оправдывает средства, если цель выбирал он сам, и обвинять его в том, что он «аморален» или взывать к какой-то там совести – занятие, бесперспективное по определению. Он просто не сможет понять, чего от него хотят – он все делал верно, он «наводил справедливость».
Вообще, справедливость и Овны – момент одновременно и очень тонкий, и простейший до не могу. Начать с того, что система Овнинских ценностей строится на довольно примитивных базовых понятиях из серии «выживает сильнейший», «друг – это свято», «вперед, за Родину!» и прочих, им подобных. То есть, Овен никогда не станет ломать голову, разрешая внутренние этические конфликты – в нем их попросту не существует. Он прямолинеен настолько же, насколько вспыльчив, и в случае противоречия одного принятого понятия другому попросту проигнорирует любое из них, после чего сделает вид, что проблемы и не было.
Не знаю, на что рассчитывали преподаватели, пытаясь усовестить зарвавшегося Блэка, едва не угробившего одного из студентов и поставившего под угрозу исключения другого. Взывать там было просто не к чему – в системе ценностей Овна Сириус поступил последовательно и однозначно, и винить ему себя ни тогда, ни потом было совершенно не в чем. Овен просто не способен понять, что не так – он может только делать вид, что что-то там понял. Да и то – все намеки на вид слетают, как только повзрослевший Снейп появляется в окрестностях и снова начинает провоцировать, «вызывая на бой». Сириус никогда не считал себя перед ним виноватым – и никогда не смог бы осознать какой-то там невнятной вины. С его точки зрения Снейп (как любой, кто лезет под ноги и раздражает) – провокатор и так ему и надо.
Не стоит к тому же забывать, что Овен еще и с легкостью впадает в священный берсеркизм, и в этом состоянии, как ему кажется, способен размазать противника в кашу одним только первым бешеным воплем (типа боевой клич), уже не глядя на ситуацию и не задумываясь о последствиях. Вообще, слова «Овен» и «думать» связаны настолько слабо, что ставить их рядом несколько бессмысленно. Если в вашем окружении есть Овен, и вы хотите, чтобы он вел себя разумно, то единственный выход – быть разумным за него, не допуская утечки информации, от которой его «понесет». Потому что Овен в состоянии аффекта себя не контролирует и сметает любые преграды, когда ему что-то приспичило. Лучше просто не доводить до коллапса, чем потом собирать кровавые ошметки с места спонтанно образовавшихся боевых действий.
Ни за свои поступки, ни за свои решения Овен в некотором смысле не отвечает. Да, его с легкостью можно назвать безответственным и не сильно пойти при этом против истинного положения дел. В глубине души Овен – вечный ребенок, от которого едва отличается лишь тем, что ребенок не видит дальше текущей секунды всегда, а Овен – только, когда его «накрывает».
При всей своей безбашенности, Овен еще и самозабвенно упрям (Солнце – оно и в Африке Солнце), и сбить с пути его почти невозможно. Максимум – можно отвлечь, да и то ненадолго. Если Овну что-то в башку втемяшилось, то туши свет – он все равно это сделает, и плевать ему будет на безопасность, правила, разумность и прочие несуществующие в его реальности соображения. А преграды и стоп-сигналы, с его точки зрения – это вообще для людей, неуверенных в себе. Помните рецепт прохождения сквозь стену? «Видеть цель и не замечать преград». Вот именно так Овны сквозь стены и ходят.
Авторитетов для Овна не существует – как и все Солярии, он сам себе мощный авторитет. Отчасти с этим связано и то, что его бесит, когда ему что-то указывают – а также то, что Овны обожают «рвать корни» и мчаться в любое никуда, которое их секунду назад поманило. Пытаться привязать эту парнокопытную сущность к понятиям «так принято» и «так правильно» – означает почти наверняка вынудить его сделать ноги (все четыре) куда подальше и как можно быстрее. Овен не выносит привязанностей.
Естественно – потому что на самом деле он крайне привязчив.
Не то чтобы надолго – но всей душой. Не то чтобы нуждаясь в семье (партнере, доме, детях) – но и отчаянно боясь, что ему некуда будет вернуться.
Любой типичный Овен – это воплощенный архетип воина, которому подавай, вроде бы, только победоносные походы, да только всегда важно знать, что где-то есть место, где его ждут. Овен нуждается в корнях хотя бы потому, что иначе плохо понимает, уходит ли он куда-то, вообще, или на месте стоит – а уходить (или, по крайней мере, знать, что он в любой момент имеет полное право уйти) ему принципиально необходимо.
Он нефункционален без новых горизонтов и трупов поверженных мамонтов – но, как правильный воин, нуждается в том, чтобы знать, за что борется. Ему слишком сложно выстроить систему ценностей сложнее примитивизма неандертальца, и он предпочел бы, чтобы кто-то терпеливый и любящий любезно сделал это за него – для него. В чем, конечно, вряд ли когда-то признается.
Так что при всей своей самобытности Овен горазд обезьянничать, и нередко все его «новые пути» на самом-то деле есть повторение чужих, пройденных, но отличающихся от тех, что предлагались ему изначально. Сириус ведь не просто так сбежал из дома в шестнадцать (или во сколько там) лет – он сбежал в ту семью, жизненная позиция которой противоречила семье его родителей. Он не выбрал новое – он выбрал другое, причем во многом – из Овнинского чувства противоречия, ибо, напомню, плохо у Овнов (как и у Близнецов) с осознанной, выстроенной и выстраданной собственной системой ценностей. Не знают они, что для них толком важно, кроме них самих и идей их бесконечных безбашенных.
Поттеры для Блэка – символ, маяк, обозначающий точку, где не существует Плутонианских теней и обязанностей, а есть свобода самовыражения и «свой собственный путь». То есть, Сириус времен раннего пост-Хога боролся не против Темного Лорда – он боролся против своей семьи и того, что в них отрицал. Лорд со своими Пожирателями Смерти всю эту пакость просто очень удачно воплощал и символизировал.
Еще один момент в ту же корзину – лидером Блэк при всей своей безмозглой временами запальчивости никогда не являлся, да и не тщился им стать, а, следовательно, нуждался в том, чтобы роль лидера рядом с ним брал на себя кто-то другой. По понятным причинам Овен – идеолог хреновый, он способен загореться и сделать что-нибудь невозможное, но только если идею подаст и поддержит кто-то другой. Кто-то, кто станет тем самым местом, «куда возвращаться».
Вообще, получается, что Поттеры в жизни Блэка – это куда больше, чем просто друзья. Даже за друзей как таковых Овен порвет в лоскуты и, если понадобится, заложит хоть свое будущее, хоть свою бездумную голову, это просто исходит из его Солнечно-Марсианского понятия справедливости. Сильное Солнце по определению призвано защищать «своих», а у экзальтированного это еще и куда меньше завязано на личные симпатии и совпадение принципов, чем у Львиного (хоть и все равно отчасти завязано). В отличие от того же Гарри, Сириус действительно способен тихо и бесславно сдохнуть ради кого-то, кого полагает «своим» – ему будет достаточно того факта, что он-то знает, что поступил правильно. Гарри так тоже хотел бы, но ему явно слабо – он, пока речь идет о «тихо», вообще мало на что способен.
Примечателен тот факт, что в момент первой встречи (в Воющей Хижине), когда Гарри впадает в праведную истеричность и вопит: «Ты убил моих родителей!», Сириус никоим образом не пытается этого отрицать. У него просто язык не поворачивается сказать – я не виноват. Совершенно очевидно, что вот здесь уже виноватым он себя очень даже чувствует. Собственными руками толкнуть живого человека к оборотню – ни хрена плохого в этом не видим, хоть кол на лысине затеши, а «допустить», чтобы погибли те самые Поттеры, не имея, по сути, никакой толком возможности их гибель предотвратить – все, можно голову пеплом до старости посыпать. Идиотизм с точки зрения логики, но очень естественная и понятная правда для Овна.
За «своих» он чувствует себя в ответе настолько же, насколько «всегда готов» убивать их противников. Друг моего врага – мой враг, и я всегда в ответе за то, чтобы наши процветали, а чужие гнили в могилах. Безоговорочно. Что тут неясного.
Допустить смерть друзей, прошляпив предателя в морде Питера – для Сириуса это единственный обоснованный повод впасть в натуральный экзистенциальный кризис с долгоиграющими последствиями. Как «воин», он понимает отдачу за показанный «новый путь» только в одном смысле – в виде защиты от потенциальных врагов. Это просто его основная задача – и именно в этом он терпит фиаско. В некотором смысле (в его понимании) Поттеров убил именно он, Сириус Блэк, а не Лорд или Питер.
Неудивительно, что месть – как только выяснилось, что кое-кто конкретный все еще жив, и ему можно и отомстить – оказалась единственным поводом, способным выдернуть его из ступора и заставить сбежать из тюрьмы. Да, он мог сделать это и раньше – но, как потерпевший поражение «защитник», полагаю, раньше он этого попросту не хотел. Напомню, он искренне полагал и до побега, и после него виновным в смерти Поттеров только себя. А Питер стал точкой выхлопа, куда получилось, наконец, сублимировать комплекс героя-неудачника.
Овен из тех самых рыцарей, что сначала убивают дракона, а потом уже, таща за хвост его тушку, являются забирать заслуженную принцессу. Он – идеалист и жуткий романтик, и ничем не вышибить Овна из его понятий о том, как должен строиться мир и как в нем обязана выглядеть справедливость. Он в принципе не сможет жить с этой бедной принцессой, пока драконы не перебиты – по крайней мере, те, что угрожают лично ей, ее папе или ее землям.
Тут же мы имеем ситуацию, когда принцессу дракон сожрал раньше, чем Овен успел до него добраться и вообще сообразить, под чьей личиной драконы в наше неспокойное время повадились прятаться. Двенадцатилетняя епитимия – ничто по сравнению с тем, что Овен способен за такое фиаско на себя осознанно возложить. Даже при условии, что дракона он предварительно все же угробил (ну, или, по крайней мере, ему так казалось).
Останется ли хоть что-то удивительное в поведении Сириуса, если предположить, что вдруг обнаруживается – из всего рода принцессы остался один ее близкий родственник, на принцессу похожий до не могу, и опасностей вокруг него выше крыши, а первая-то из них – тот самый недобитый мутировавший дракон? Жизнь Блэка, с кармической точки зрения пущенная псу под хвост еще с момента разрыва с семьей, поскольку Плутон так просто включенных в его энергетику личностей из своих паутинок не выпускает, начинает играть новыми красками.
Он вцепляется в Гарри и зубами, и лапами, и хвостом. Мальчик может сколько угодно думать, что Сириус любит ЕГО – но по факту Сириус всего лишь очищает собственную измученную и измочаленную совесть. Сам Гарри ему незнаком, он не знает о парне вообще ничего, кроме того, кто его родители – и Блэку этого достаточно. Молли права хотя бы в том, что Сириус любит продолжение Джеймса, а не сына Джеймса. А, если еще точнее – он любит свой шанс на искупление, на исправление ошибок, в этической оценке которых уже просто погряз, увяз и запутался.
Ну, нет у Овна четкой системы ценностей потому что. Не распутать ему такие узлы в одиночку никогда – по определению. Но и признавать вслух наличие узлов он просто не хочет. Не может. Неудивительно, что Снейп, чувствуя не просто слабое место, а прямо-таки провал, черную дыру в картине мира Сириуса, реагирует на него, как собака Павлова, перед которой моргает целая иллюминация лампочек. Он просто не способен туда не влезть и не попытаться расхреначить там все по местам. С реакцией Овна на подобные выходки тоже все ясно, так что эти двое с их стычками предсказуемы, как регулярное новолуние.
Ничего странного и в том, что Блэк в прямом смысле слова сходит с ума, оказавшись запертым в собственном старом поместье. Он потратил тучу лет, килограмм сил и потерял Поттеров, пытаясь избавиться от родовых призраков за собственной спиной, и, как только впереди забрезжил свет – здрасьте-получите, вы единственный наследник и жить вам прямо здесь еще хрен знает сколько. То есть, до скончания века, вполне возможно.
Чувствуется мне, на месте бедолаги-Овна любой бы завыл. Это даже если не брать в расчет, что он опять (!) вынужденно оказывается не способным защищать последнего из Поттеров самостоятельно. Он, можно сказать, ради этого из Азкабана сбежал, а его снова ограничили по максимуму. Ведь, упаси Мерлин, убьют же мальчишку (в его-то возрасте столько врагов иметь!) – и что тогда? Шанса на искупление у Сириуса больше вообще не останется. Никакого и никогда. И он очень четко это осознает.
Можно только порадоваться, что Дамблдор так и не позволил Гарри жить с крестным. И вообще, если разобраться, не позволил им толком сблизиться. Результат был бы плачевным в первую очередь для самого Гарри – ну, и для Дамблдора, естественно.
Не имеющий родовых привязанностей и потому с этой стороны уязвимый до невозможности младший Поттер Сириуса, как водится, дико и страстно идеализировал. Кумиров хотелось – причем кумиров правильных, с которыми путь, вроде как, совпадает – да еще и просто семья – поле непаханое. Что за зверь такой – семья – непонятно, понятно только то, что оторвали изначально и больше не дали, разве что издали посмотреть да на зуб попробовать, когда дом Уизли посещать разрешалось. Уизли Гарри нравились всегда, Сириус был другом его отца и его крестным отцом – все, этих предпосылок для парня достаточно, чтобы перспектива жить с ненавистными Дурслями стала ненавистной вдвойне.
При этом – Сириус к самому Гарри, как к личности, как к человеку, по большому счету всегда был равнодушен. Эмоциональный мир Овна негибок и – чего врать – неглубок, Овен, скорее, страстен и вспыльчив, чем эмоционален и чувственен. Никакой Луны и ее тонких колебаний, никакой (тем более) Венеры и ее гармоничности в нем отродясь не водилось. Сириус и душевное тепло, Сириус и постоянная, отчетливо ощущаемая забота – понятия, совместимые слабо. Поселившись с ним рядом, Гарри оказался бы лицом к лицу с совершенно другими качествами.
А именно – взрывная агрессия по поводу любых противоречий, это раз. Неприятие, резкое и замешанное на неприязни – каждый раз, когда кто-то ставит под сомнение спектр Овнинских святынь, это два. И, с учетом положения беглого преступника и изгоя, не имеющего возможности проявить себя никаким образом, кроме как утопая в воспоминаниях о днях юности беспечной, неизбежный в такой ситуации алкоголизм – это три.
Все хорошее, что теплилось в Гарри, связанное со смутными ощущениями от слов «родители», «семья» и «сын», умерло бы где-то там же, рядом с крепко пьющим, хамящим каждому вошедшему и до омерзения недовольным жизнью Блэком. На момент финала пятой книги он и впрямь представлял собой жалкое зрелище. Теряюсь в предположениях, существовал ли, вообще, еще какой-нибудь способ так быстро и качественно довести столь жизнелюбивое и отчаянно жаждущее действий создание, как Сириус, до нервного срыва и непрекращающейся истерики.
Другой стороной близкого общения Гарри с крестным стала бы некоторая полировка его личных качеств. Заточка под авторитет, что называется. Напомню, у обоих очень сильное Солнце и совершенно провальный Сатурн – а в случае сближения людей их одинаково заряженные планеты усиливают свои проявления. То есть, гордыни, самомнения и наплевательства на других в Гарри стало бы еще больше, а усидчивости, терпения и выдержки – еще меньше. Бедный Дамблдор, которому Гарри всю дорогу воспитывать. И бедный Снейп, которому все это за ним потом разгребать.
К тому же, Овен и Лев, объединившись, дают ужасающую в своей прямолинейности и благородной ярости боевую единицу. Если и без того повернутого на спонтанных активных действиях Гарри хоть как-то худо-бедно титаническими усилиями всегда удавалось сдерживать, проявляя море такта и океаны дипломатии, то после плотного и длительного общения с любимым крестным, сдается мне, повлиять не смог бы уже никто. Вся прелесть Поттера в том, что его никто никогда не воспитывал – до Хогвартса, его только муштровали. А Сириус, при всем том, что и воспитатель из него не очень, и осознанно воздействовать на Гарри он особо никогда не жаждал, имел все шансы перечеркнуть влияние Дамблдора и вколотить в мальчишку простейшую истину.
Что, парень – хочешь? Так делай! И ни о чем потом не жалей. А то будешь, как я.
Если учесть, что подобная мысль и так в Гарри где-то неглубоко всю дорогу дрыхнет, время от времени прорываясь наружу, только влияния Блэка здесь, что называется, не хватало. И без того пацана в руках держать едва-едва получается. Даже у Дамблдора.
Что же касается самого Сириуса, он, получив под крылышко Поттера, разумеется, свой комплекс защитника на время бы даже заткнул – зато огреб бы в полный рост кое-что другое. А именно – комплекс несостоятельного отца, ибо архетип отношений однозначно потребовал бы того, что в нем по определению не подразумевалось. Сильную линию Сатурна, то есть. И Блэк закомплексовал бы еще активнее.
Вообще, Сириус – единственный из персонажей канона, в ком так отчетливо прорисовано влияние родовой кармы. Невозможно сбежать из того, в чем родился – и события жизни Блэка тому ярчайшее подтверждение. Все, чего он пытался достичь, ускользало у него из лап, а все, кому он был предан и кого жаждал защитить, умирали чуть ли не у него перед носом. Двенадцать лет Азкабана, невозможность вернуть себе доброе имя, дурная слава и под занавес безоговорочное заключение в ненавистном семейном поместье – цепочка выглядит вполне последовательной.
Максимум, что мог сделать запутавшийся и потерявший всякие перспективы Сириус – это защитить Гарри, оправдываясь таким образом за смерть Джеймса и опосредованно благодаря того за «новый путь» и поддержку в разрывании связей с Блэками. Собственно, этот максимум он и сделал. За человека можно только порадоваться – ничего большего ему, с его-то Плутонианской семейкой, в любом случае не светило.
Очень символично, что убила его Беллатрикс, которая изначально все та же Блэк. Сириус – пример того, что семейные проклятия настигают везде, каким бы «чистым» ты себя ни мнил и как бы далеко от них не запрятывался.
Ремус ЛюпинАвтор: Friyana
Ремус Люпин
1. Штрихи к портрету.
Внешность и основные черты – Лунная Рыба.
Первое, что бросается в глаза при взгляде на Люпина – это его болезненный вид и изможденность. У него усталое, серое лицо, потрепанная и видавшая виды мантия, седина (при том, что лет Люпину на тот момент – от силы тридцать, наверное, три) – общие наметки образа жизни товарища тут же приобретают четкость. Это тот самый зудящий фон не-достатка, не-благополучия и не-комфорта, на котором строится существование любой ярко выраженной Рыбы.
При всей его внешней пожеванности, на лице Ремуса, по мнению Гарри, выделяются ясные и настороженные глаза, что сразу слегка сбивает с толку. Образ лузера среднего возраста, конечно, хорош, но у лузеров «за тридцать» взгляд либо потухший, либо замкнуто-агрессивный. Позднее Гарри отметит еще и «живость» глаз Люпина, и «вспыхивающую в голосе ласку», и «внимательность», и «негромкую мягкость». Рыбе все это, конечно, отнюдь не противоречит, но сразу многое говорит об уровне ее развития.
Манера Ремуса молчаливо выслушивать, незаметно заглатывая и аннигилируя потоки чужих эмоций любой окраски, его снисходительность (а вовсе не слепота, как может показаться) к чужим недостаткам, его терпеливость в общении с детьми вообще и Гарри в частности – все это признаки экзальтированной, ярко выраженной Венеры. Причем именно экзальтированной – положение сильной Венеры в обители дало бы не столько способность отстраненно любить окружающий мир и заботиться о нем по мере сил, сколько художественный вкус и чувство прекрасного. Эстетика в жизни Люпина – вопрос отдельный, и, конечно, при всей его, скажем прямо, тотальнейшей нищете неряхой он не выглядит все равно, но назвать его человеком, который выглядит красивым – это очень сильно пойти против истины.
По всему выходит, что у него видавший виды крайне скудный гардероб, и, раз Гарри, как наблюдающая сторона, раз за разом это умудряется замечать – Венерой в обители здесь и не пахнет. А вот экзальтированная, судя по проявлениям, есть вполне.
Еще одна черта Ремуса – это провальный, но четко проработанный Меркурий. Нечастое сочетание – обычно провальные планеты запинываются их обладателем куда поглубже и наружу по возможности не вытаскиваются (либо вытаскиваются исключительно в форме гиперкомпенсации). Здесь же абсолютно иная картина.
Совершенно точно, что отрицание Меркурия имеет место быть – Люпин не просто молчалив, он косноязычен и крайне неразговорчив. Он попросту не способен ясно, логично и четко выражать свои мысли словами, предпочитая при случае тут же подключать прочие «каналы связи с окружающим миром». Донося что-либо до окружающих, он, как никто, воздействует интонациями, позой, обстановкой и прочей невербаликой общения – категорически избегая слов. То есть, они, конечно, присутствуют, никуда не деться, но очевидно, что они несут минимум смысловой нагрузки.
Люпин мастер уверток, отмалчиваний и способности говорить, не раскрывая рта. Если же его все-таки взять за грудки, прижать к стенке и заставить сформулировать прямо и последовательно причины собственных поступков, перерезав пути к отступлению (а за все шесть книг я такой диалог встретила только однажды, с Тонкс), он превращается в бесформенно расплывшийся невнятный кисель. И от диалога, если присмотреться, уходит все равно.
И не потому, что ему нечего сказать. В системе ценностей Рыб слова имеют тридцатое значение именно в силу провала Меркурия – формализация им не дана, форма мышления слишком туманообразна и слишком оторвана от языковых средств, чтобы имело смысл вытрясать какие-либо объяснения. Поэтому при подобных «трясках» Рыба теряется и начинает строить мутные глазки дохлого окуня – ей больше попросту ничего и не остается.
При этом Меркурий Люпина от типично Рыбьего все же отличается – именно набором невербальных выразительных средств. Любая Рыба проще захлебнется, чем внятно выскажет то, о чем ей там глючится – но только Рыба высокого уровня способна передать все, что угодно, без слов, одной только мимикой, интонациями и атмосферой, которую с легкостью вокруг себя создает.
При всей кажущейся отстраненности Люпина от власти во всевозможных ее проявлениях, он слишком уютно и свободно вписывается в незнакомую ему, по сути, роль учителя. Не претендуя на позицию «воспитателя душ» он, тем не менее, именно им и становится – чересчур легко для того, кто к социальным формам власти действительно равнодушен. Учитель – это ведь не тот, кто просто передает слушающим новую информацию. Это именно тот, кто учит, растит и пестует, и такое состояние недостижимо без активно и качественно включенного Юпитера.
Тут имеется в виду и аспект авторитета, и умение держать в руках толпу тех, кто ниже тебя социально (то есть, самому стоять на социально более высокой позиции), и находить индивидуальный контакт с представителями толпы, не выходя из ведущей роли, и создавать образ «доброго, мягкого и дружелюбного» человека, вызывающего доверие. Много чего – и все это Люпин выдает буквально с первой минуты в поезде и до финального отъезда из Хогвартса. Без сбоев.
Он довольно изящно выходит из ситуаций, болезненных для вопросов авторитета – своего или коллег (чего стоит один Снейп в платье бабушки Невилла), он умудряется рассказывать Гарри многое, не говоря, по сути, почти ничего, он заставляет уважать себя даже при том, что Марс у него явно не включен (то есть, при том, что стать именно храбрым героем в глазах учеников ему тоже слабо). К тому же, Люпин становится чуть ли не единственным из взрослых, с кем Поттер действительно сблизился. И это – не дипломатия Хирона. Это широта души гармоничного Юпитера.
Юпитер плюс Венера минус Меркурий – это в любом случае однозначно Рыбы. Даже без прочих Люпиновских чисто Рыбьих косвенных проявлений вроде нищеты, тягот существования, тяжелой неизлечимой болезни, зависимости от чьего-то великодушия (то давшего работу Дамблдора, то приютившего под своим кровом Сириуса, то подбрасывающего зелья Снейпа) и прочих жизненных мелочей, которые так любит вываливать знак Рыб на своих подопечных.
Еще один аспект личности Люпина, который пока остался за кадром – это активно стоящая Луна.
Во-первых, Люпин совершенно точно чувствует всю эмоциональную гамму стоящего перед ним человека – раз так лихо умудряется найти нужные интонации и улыбки, чтобы тут же смягчить или как-то еще повлиять, как только собеседник слишком явно дергается в какую-нибудь ненужную сторону. Во-вторых, Люпин просто болезненно заботлив – и по канону видно, чего ему стоит себя одергивать, чтобы не превращаться в наседку над теми, кто ему дорог, и как его корежит от того, что они причиняют себе вред своей безалаберностью.
Ну и, в-третьих – он до кучи еще и оборотень. Лунное существо, завязанное на фазы и циклы, вынужденное жить от полнолуния до полнолуния, у него, бедолаги, даже боггарт, как полная луна, выглядит.
Причем, если смотреть по проявлениям, то Луну Люпина нельзя назвать ни экзальтированной Тельцовской (ему пофигу на комфорт), ни обительной Рачьей (он даже близко не истеричен, да и вообще не склонен к перепадам настроения). Луна здесь сильна, но от нее фонит все теми же Рыбами – жертвенностью, всепрощением, мягкостью и такой временами доходящей чуть не до бесхребетности терпимостью к чужим тараканам, что непонятно, как от такой дозы страданий у Люпина до сих пор нимб над головой не засветился.
2. Размышления на тему
Высшая Рыба, как существо, живущее на куда более тонких энергиях, нежели все нормальные люди, никогда не исходит из соображений собственного удобства или комфорта. Ее задача в том, чтобы очищать мир от грязи, начиная с себя – и нередко Рыбу в этом процессе перехлестывает так, что, глядя на нее, впору задуматься о том, что уж лучше бы о себе вспоминала почаще. Потому что при всех своих плюсах выглядит она нередко, мягко говоря, непрезентабельно.
Оторванность Рыб от приземленных материй способна довести их до любой степени нищеты и внешней безрадостности существования. Они просто слишком далеки от того, чтобы решать бытовые проблемы – и потому в некотором смысле беспомощны, когда дело заходит о вытаптывании себе места под солнцем. Им нечем топтаться, их плавники приспособлены исключительно для скольжения по ассенизаторским стокам и прочим местам скопления вселенской грязи, а не для распихивания конкурентов локтями. Рыбы слишком склонны к самопожертвованию, чтобы настаивать хоть на чем-то – для себя.
Как следствие, они, как правило, ничего в итоге и не имеют – и от Рыбы низшей при этом отличаются тем, что не очень по этому поводу дергаются. Если та изойдет на икру от сложносочиненных переживаний на тему «я – неудачник», то эта, скорее всего, в принципе не будет заморачиваться этическими оценками собственной социальной значимости.
Она эту значимость ощущает так, как слабо даже самым отъявленным Львам – такая там степень самовозвышения. И при этом – высшая Рыба совершенно и однозначно отрешенна по отношению к величине собственного «я». Как в ней это уживается – вопрос отдельный и изученный не до конца.
Начать с того, что такая Рыба не просто мнит себя частью божественной сущности, а в некотором смысле ею и является – она видит мир незамутненными глазами высшей, не имеющего ничего общего с человеческим пониманием этого слова любви. С точки зрения человека ее поступки и мотивация вообще нередко бесчеловечны – она может быть жестокой, упрямой, непримиримой или ужасающе бесхребетной. И все это – исключительно на взгляд стороннего наблюдателя. Изнутри-то все видится совершенно иначе.
Рыба, которая любит – существо в принципе страшное. Вклинившись исподволь, она нередко способна перелопатить и вывернуть наизнанку в человеке то, что для него жизненно важно сохранить неизменным, причем так, что объект воздействия вряд ли заметит влияние. Она не настолько дура, чтобы ему это показывать. Цель Рыбы – гармония в отдельно взятой душе, и ей плевать, что она положит собственную жизнь на движение по бесконечному пути, о котором ее не просили. Она мыслит иными категориями. И награды у нее тоже совершенно иные.
Нередко по факту за свои пластания Рыба не получает вообще ничего – и ее это устраивает. Она получает, во-первых, знание, что старалась, а во-вторых – чью-то, хотя бы частично выправленную, покореженность. Если, конечно же, выправить хоть чуть-чуть удалось.
Влиять напрямую – словом, запретом или действием – ни одна порядочная высшая Рыба не станет ни за что в жизни. Это для нее моветон и катастрофа ее сущности, как апофеоза пластичности. В любой ситуации, где Рыба с чем-нибудь не согласна, она будет выражать протест позой, молчаливым укором и глубоким, активным, всеобъемлющим переживанием своего видения происходящего. Даже взглядом, возможно, себя толком не выдаст.
Рыба слишком сильно верит в то, что переживание нельзя не услышать. Ну, она же слышит чужие потому что – значит, и ее должны слышать на раз. К тому же, она терпелива, так что при повторении ситуаций вполне может переживать одно и то же до бесконечности, покорно надеясь, что рано или поздно заблуждающийся объект одумается и устыдится.
В случае с непроходимыми Овнами, как выясняется, этот маневр бесполезен совершенно. То есть, в принципе. И Люпин не аморален и не бесчувственен, когда позволяет Сириусу то, чего не рад бы ему позволять – он просто искренне полагает, что воздействует на него, как только возможно. И, хотя полтора десятка лет спустя он с горечью признает, что в тот момент не смог ничего изменить, на самом деле при этом вообще не полагает, что должен был вести себя как-то иначе. Он просто сожалеет, что – не сработало. Но иначе он попросту не умеет, Рыбе иначе слабо.
При том, что Марс здесь не включен, Люпин не трус и не неуверенная в себе козявка. Рыба такого размаха уверена в собственных ощущениях, как в формуле истинной любви, которую иррационально знает с пеленок, а ощущения здесь будут всегда равны самоосознанию. То есть, уверенность Рыбы в своих силах (решениях, мотивах, ценностях, правилах жизни) проистекает из них – ощущений, а уж в них-то она сомневаться не может.
Но именно в случае Люпина тут и зиждется некоторая подстава. Кроме того, что он Рыба, он еще и Лунарий, пусть и тоже не самого низкого уровня. А Луна – штука, по определению на раз поддающаяся чужому волевому влиянию.
Достаточно с нужной степенью уверенности заявить Лунарию нечто, в чем он и так сомневается – и он сдастся. Все, что тут требуется – это чтобы у него не было доступа к объекту сомнений, дабы проверить «по ощущениям», как обстоят дела на самом деле, и все, Лунарий готов. Он слишком полагается на то, что чувствует от человека прямо сейчас, и потому никогда не составляет твердого мнения, в которое может потом, в отсутствие возможности пообщаться, верить. Тем более – в принципиально важных вопросах.
Нет ничего удивительного в том, что Люпин счел Блэка предателем Поттеров – но это многое говорит о том, как он чувствовал себя позднее, когда Сириус вернулся из Азкабана.
Тут стоит еще заметить, что любовь в жизни высшей Рыбы – штука основополагающая. Та самая любовь, которая жертвенность, мягкость, всепрощение и постоянные попытки незаметно подправить шероховатости чужой души. Так вот, Рыба не просто в кого-то влюбляется и кого-то любит отсюда и до обеда – это удел низшей ее ипостаси. Высокая любит вообще ВСЕ, в чем видит душевную дисгармоничность. То есть, всех и каждого, у кого, на ее взгляд, «есть проблемы». Ее собственной души хватает, чтобы любить так хоть целый мир, ей пофигу на количество.
Суть, цель и смысл ее жизни – помогать эти проблемы решать. Как именно помогать, уже вопрос ясный – всеми силами души отчаянно желать помочь. В некоем мистическом понимании Рыбой существующей реальности это и есть тот единственный способ, который имеет право на существование и одновременно и не является нарушением чужой свободы, и способен принести максимальные плоды, не нарушая «гармонии мира» грубым внешним в него вмешательством.
И самое катастрофическое, что может Рыба (с ее точки зрения) сотворить – это отказаться от помощи кому-то, кто в ней, на ее взгляд, нуждается. Не поверить, разочароваться или по любому другому поводу повернуться спиной к человеку, который, возможно, этой помощи (или хотя бы понимания) еще и ждал. Поэтому, как только Люпин в конце концов понял, что Сириус, похоже, «не виноват», у него у самого должны были начаться такие проблемы с личной гармонией, что впору не только взвыть, но и повеситься.
Неудивительно, что он прилип к Блэку после возвращения, как банный лист. Бытовые заботы типа «негде жить» или «не на что жрать», которые частично решал за него Сириус, для Рыбы имеют малое значение – Рыба скорее подохнет с голоду, чем предпочтет комфорт процессу помогания кому бы то ни было. Тем более – в данном случае, когда еще и по уши виноват, потому как отвернулся в тяжелый момент от близкого друга. Любимого, можно сказать, человека.
Так что Люпин почти наверняка замаливал собственные грехи и решал проблемы со своей личной совестью, пытаясь кротко взирать на бешеного Блэка и продолжая болеть за него всей своей Рыбьей натурой.
С этой точки зрения есть некая мировая справедливость в том, что Сириус два года спустя благополучно умер. Избавил бедного оборотня от бесконечной добровольной епитимии, можно сказать. С того бы сталось до смерти таскаться следом и вздыхать о собственных ошибках молодости, посыпая голову пеплом – для Рыбы это более чем естественно. Никто не способен так подвисать на одной душераздирающей эмоции годами и десятилетиями, как она.
Ее собственная жизнь (и качество этой жизни) для нее значит слишком мало, а возможность болеть душой за того, кого она любит – слишком много, так что совершенно логично, что Люпин с момента возвращения Сириуса пребывает в полнейшем душевном раздрае. С его точки зрения вообще чуть ли не он один виноват, что его друг провел двенадцать лет в жутком месте, будучи невиновным – Рыба, повторюсь, временами доходит до ужасающих пределов по части самовозвышения и полагания себя едва ли не причиной всех мировых трагедий. Как же – не досмотрела ведь! А должна была бы.
Степень требовательности к себе здесь у Рыбы такая, что никакие и ничьи требования к ней уже не вызывают у нее дискомфорта. Сатурнианец с той же последовательностью ограничивает себя во всем, и, хоть Рыбе до омутов самоограничения, она выщипывает из себя причастность к несовершенству каждого столь же самозабвенно, как Сатурнианец лишает себя радостей жизни. У каждого при этом очень четкое понимание сути своего пути и не менее четкое – его правильности. Незыблемой и категорически единственной, можно сказать, правильности.
Не сложно проследить по канону всех людей, которых Люпин искренне любит – в его понимании этого чувства. Это каждый, в ком он видит нерешенные проблемы и отсутствие гармонии с самим собой. Собственно говоря, он не относится так, пожалуй, разве что к Дамблдору – тот, скорее, сам взирает на Люпина слегка сверху вниз, не в смысле пренебрежения, а как взрослый на ребенка. Ремусу тоже свойственно так на всех своих любимых чаще всего поглядывать.
Его диалоги со Снейпом (или с Гарри), к примеру, тут говорят сами за себя. Он убийственно ласков всегда, когда за редким исключением не тверд – кстати, характерно, что тверд он разве что с истеричной Молли, которая только от твердости и строится и которая, на взгляд Люпина, похоже, просто не нуждается в нежности и понимании. Она сама себя понимает так, что никаких проблем с душевной гармонией вообще не имеет. Люпин ей не нужен – он чувствует себя нужным только рядом с тем, у кого «не все в порядке».
Как любая высшая Рыба, он не умеет жить для себя – и даже категорически не понимает, что это значит и зачем это нужно. Ему – не нужно. У него другие задачи и цели.
Пытаться построить такой Рыбе комфортное существование, дав дом, семью, заботу и кучу прочего, в чем она, мягко говоря, не нуждается – это поставить под сомнение ее состоятельность, как Рыбы, вообще. По сути, ограничить ее одним любимым и заставить «работать на один фронт», отказавшись от прочих, когда этих прочих вокруг – целый мир, и Мерлин бы знал, как хочется помочь каждому – это просто плюнуть ей в душу.
Неудивительно, что Люпин так отбрыкивается от притязаний Тонкс, прикрываясь красивыми и не очень отмазками. Он не себя недостойным ее считает – он просто не понимает, зачем ему все это нужно. Единственный способ быть нужным Люпину – это быть, пардон, моральным уродом, не способным самому выправить собственную угловатость.
Как следствие, единственное, что могла сделать Тонкс, чтобы обратить на себя внимание – это стать достаточно громко несчастной, чтобы Рыба кинулась ее из ее несчастий вытаскивать.
Впрочем, в чем Рыбу никогда нельзя обвинить, так это в преданности одному человеку. В ее внимании, заботе и любви нуждается целый мир – как можно зацикливаться на ком-то одном? Тем более, что очередные страдающие глаза напротив будут всегда. Тот факт, насколько глаза при этом довольны или недовольны положением дел, ничего для Рыбы, в общем-то, не меняет. Она очень искренна в своих чувствах, но ее чувства никогда не будут ограничиваться кем-то одним, причем чем выше Рыба, тем на большее количество народу будет хватать ее души. Априори.
Разве что, скажем, тот, кто будет жить рядом с ней, окажется уродом настолько, что Рыба утопится в этом уродстве по самые хвостовые плавники и забарахтается там навсегда. Но уродом надо быть неизлечимым в таком случае. Сильно сомневаюсь, что у Тонкс хватит силы воли и врожденного упрямства страдать до бесконечности – хотя, конечно, на все воля всевышнего.
По большому счету, Люпин, как Рыба, в ответных чувствах не нуждается совершенно. Ему поровну, что он получает взамен – потому что на самом деле он получает убежденность, что кому-то помог. Ну, или реальное тому подтверждение. Все остальное уже не имеет значения в его системе ценностей и потому отбрасывается, как мешающийся излишек. Бесполезно благодарить Рыбу, выдавая ей что-то, общественно и социально трактуемое, как возможная форма благодарности. Не оценит.
Высокая Рыбка, напомню, способна действительно помогать, а не только иметь сложные пространные переживания на эту тему. Процесс слишком иррациональный и не поддающийся пояснениям и контролю, чтобы выводить статистику, но даже по канону можно отследить, как исподволь меняются люди, рядом с которыми некоторое время находится Люпин. Он умудряется смягчать все – или доводить это «все» до такого состояния, когда оно рефлекторно начинает смягчаться хотя бы в его присутствии. К некоторым Овнам это, конечно, снова почти не относится. Их даже Рыбой не прошибить.
Люпин – один из немногих действительно счастливых людей в каноне (особенно если не брать в расчет тот кусок его жизни, когда он изводился от собственного чувства вины рядом с безвременно вернувшимся из отсидки Блэком). Он счастлив хотя бы потому, что занимается тем, что считает правильным, имеет свои успехи и результаты, и никто не пытается его с этого пути куда-либо сбить.
Он чересчур доверчив, чтобы быть настороже и видеть вокруг потенциальных врагов. Он чересчур любвеобилен (в его Рыбьем понимании любви), чтобы страдать от неразделенности или одиночества – его собственного потока чувств хватает, чтобы Люпину было тепло. В принципе, он вообще не нуждается в том, чтобы кто-то любил и его тоже. Точнее, если и любил бы – то так же, как любит сам Люпин. Любя весь мир целиком, болея за каждую в нем погрешность и желая приложить все силы, чтобы погрешностей стало меньше. Любовь к людям здесь трактуется уже как чувство к частям и проявлениям этого самого огромного мира, а не наоборот. Мир у Рыбы всегда первичен, а все остальное – лишь его части.
Любая Рыба хочет, чтобы люди умели быть счастливыми (читай – находиться в гармонии с собой) и умели любить (читай – находиться в гармонии с миром). Она искренне рада за каждого, в ком нет агрессии, ненависти, неприятия и прочих душевных шероховатостей – и за каждого, кто их в себе изжил или изживает. Несовершенство она способна простить, но как же Рыбе хочется, чтобы можно было не только прощать, но за кого-то и радоваться! А вот не за кого почти. Люди чудовищно несовершенны.
И, тем не менее, Люпин – счастлив. У него всю дорогу есть все, что в его понимании нужно для счастья, и, как бы ни менялась жизнь, внешние мелочи почти не задевают внутреннего покоя. Личные демоны если и грызут душу, то очень слегка и не постоянно – а Сириус так даже умер, скажем так, очень вовремя. Кстати, несомненно, что в терминах Люпина смерть Блэка означала, что Люпин все сделал правильно и покаяние выполнил качественно – раз мир освободил его от необходимости продолжать. Для Рыбы это практически команда переключиться на других страждущих и кивок от мира, что здесь функция выполнена на отлично.
Эмоции по поводу смерти близкого не в счет. У Рыб вообще другое отношение к смерти, и сама по себе чья-то гибель не может являться трагедией. Трагедия – это если к смерти привела ошибка самой Рыбы, а во всех остальных случаях в глубине души она мягко порадуется за умершего и пожелает ему более гармоничной, чем была земная, загробной жизни, в существовании которой не сомневается по определению. Рыба – тот еще мистик.
Все жизненные сложности, которые на Люпина валятся, как из рога изобилия, просто не могут доставлять ему, как Рыбе, глубоких неприятностей и проблем. Социальная успешность здесь стоит настолько пренебрежимо низко по шкале ценностей, что внешние шероховатости жизни воспринимаются разве что фоном, средством для духовного роста – почти как необходимость, а не как мешающийся элемент.
В Люпине, кроме божественной любящей сути, разумеется, есть еще и человек. Тот, который иногда хочет кушать, нередко – спать в тепле, и вообще тоже устает и в чем-то, как ему кажется, даже нуждается. Этому человеку больно осознавать себя изгоем (оборотнем), он хочет равных дружеских отношений и надежды на будущее. Вот только процентная часть, которую человек занимает в личности Люпина, исчезающе мала. Да, иногда что-то не может не включаться и не проклевываться – но человек никогда не перевесит в Рыбе такого размаха ее высшего «я».
Высшему «я» оборотничество не мешает, а, наоборот, создает необходимый для успешного функционирования фон страданий. Рыба, напомню, растет и хорошеет только на страданиях (своих), и только, пока они у нее есть, она способна ощущать и чужие. И быть способной кому-нибудь в чем-нибудь помогать – то есть, выполнять свою важнейшую по жизни задачу. Поэтому, как бы иногда Люпин, возможно, и не срывался, и не жаждал жизни полегче, а обстоятельств попроще, в глубине души он рад быть тем, кем является. Он, что удивительно, и впрямь существо счастливое.
Как Рыбе, ему плохо почти физически, когда он видит несовершенство в любом, кого любит (а любит он любого, в ком видит – тут замкнутый круг). Но это «плохо» снова тут же запускает процесс очередного страдания, вследствие чего Люпин начинает искренне жаждать, чтобы объект «просветлился» и «освободил свое сердце от ненависти» или еще каких тараканов. То есть, все происходит правильно, на самом-то деле, и быть рядом с Люпиным сволочью означает – дать ему возможность быть самим собой, пусть и причиняя ему при этом боль. Что поделать, боль неизбежный элемент отношений и жизненной позиции Рыбы, так что все получают свое и этим по большому счету довольны.
При всем этом Люпин – и это очень важный момент – совершенно и даже близко не мазохист. В его высоком понимании собственных обязанностей по отношению к окружающей реальности испытывать боль означает платить миру за предоставленную возможность кому бы то ни было помогать, и боль тут, конечно, подразумевается душевная, а никак не физическая. Впрочем, если понадобится, физическую Рыба тоже стерпит. Что она только не стерпит, если так разобраться. И что только не терпит всю свою странную жизнь.
Неудивительно, что в довольно молодом еще возрасте Люпин выглядит усталым и изможденным, а Гарри, глядя на него, с каждым годом отмечает снова и снова – седины прибавилось, опять похудел, хотя вроде куда бы уж, совсем осунулся. Жизнь Люпина сложна не нищетой, болезнью и отсутствием комфорта – она сложна тем постоянным, беспрерывным фоном страданий, которые он сам себе создает и которые слабо связаны с внешними неурядицами. Мировая гармония для Рыбы всегда важнее, чем какое-то там недоедание или недосыпание. А за такой мир, какой есть вокруг Люпина, можно вообще при желании устрадаться.
Можно, в общем-то, за него и умереть, если будет нужно. Склонность Рыбы к самопожертвованию тут кстати весьма и вполне. Если миру потребуется маленькое существо, готовое броситься на амбразуры и закрыть своей грудью лавину огня (или незаметно сдохнуть где-то в глуши), Рыба сделает это без колебаний. Она слишком далека от простых человеческих радостей и слишком плохо врубается, за что ценить свою жизнь, чтобы заколебаться. В мире ведь столько прекрасного – и столько ран, которые кто-то должен браться и исцелять! Если такой способ сделает кого-то чуть лучше – Рыба пойдет и спокойно жахнется в смерть с размаху, как носом в прорубь. Собственно говоря, примерно об этом в глубине своей запутанной души она тихонечко всегда и мечтает – сделать хоть что-нибудь, чтобы мир стал немножко получше. То есть, люди, его населяющие – для Рыбы это примерно одно и то же.
Но мечтает тихо и без особой надежды. Умереть за кого-то, ради кого-то или для кого-то для Рыбы слишком огромное счастье, чтобы вот так запросто позволять себе верить в его возможность.
@темы:
портрет персонажа,
книги,
гп